Джордж Формэн: «В 16 лет я был уличной шпаной»
Двукратный чемпион мира, один из величайших тяжеловесов всех времен дал интервью собственному корреспонденту «СЭ» в Северной Америке.
БОЛЬШАЯ ОХОТА
Охотился я на великого боксера без малого полтора года. Еще в феврале 2005-го прощупал самые разнообразные каналы: послал электронные письма в боксерские журналы и корреспондентам газет города Хьюстона, где проживает экс-чемпион, нашел телефонный номер его офиса, где все звонки принимал автоответчик женским голосом с сильным южным акцентом. Обратился даже к Джо Фрэзеру, который дал мне координаты некоего адвоката из Калифорнии, друга семьи Формэнов. И в конце концов раздобыл то, что было нужно, - электронный адрес Джорджа Формэна-третьего, сына боксера, который исполняет при отце роль пресс-атташе.
У Большого Джорджа, надо заметить, десять детей, включая пятерых сыновей по имени Джордж и дочь Джорджетту. На мой вполне естественный вопрос Формэн ответит: «Я просто хочу, чтобы они всегда знали, кто их отец». При этом сыновей, чтобы не путаться, он пронумеровал: Джордж-младший, Джордж-третий и далее по прейскуранту.
На мое письмо Третий ответил довольно быстро, попросив уточнить некоторые детали на тему «кто такой, и чего надобно». После чего исчез. Надолго. Больше года я никак не мог вызвать его на повторный сеанс связи. Как выяснилось, Третий (при встрече он оказался довольно милым и очень большим молодым человеком, весьма похожим на отца) на редкость необязателен в переписке. Выманить его обратно в эфир удалось, только узнав номер его мобильного телефона (помог Младший, на которого меня через нескольких посредников вывел Эвандер Холифилд) и методически надоедая ему в течение трех месяцев. Такой вот, с вашего позволения, детектив.
И вот, наконец, в июле в моем сотовом телефоне появилось сообщение: «Здравствуйте, это Джордж Формэн-старший. Я буду очень рад встретиться с вами. Приезжайте прямо сейчас!» И все. Что ж, еще три-четыре дня спустя (в течение которых я титаническими усилиями вновь воззвал к неуловимому Третьему, чтобы утрясти время и место встречи) интервью все-таки состоялось. В безумно жарком Хьюстоне, в здании Молодежного центра Джорджа Формэна. Этот спортивно-развлекательный комплекс боксер построил для бедных детей родного города. Все строения там названы в честь великих коллег Джорджа, в том числе Мохаммеда Али и Фрэзера.
ОТПЕТЫЙ БАНДЮГА
Большого Джорджа по-прежнему очень, очень много. И даже больше, чем в былые годы. В кабинет, куда Третий привел меня двумя минутами ранее, вошел огромный мужчина, больше всего похожий на космического пирата Весельчака У, героя фантастических романов Кира Булычева. Все в Большом Джордже - большое и сферическое: бочкообразная грудь, выпирающие из-под рукавов пиджака бицепсы, кулачищи, которые в пору определять в какой-нибудь подвид бахчевых культур, идеально круглая голова, для утирания пота с которой экс-чемпион принес с собой целый рулон бумажных полотенец, а теперь еще и живот, принявший за несколько лет после ухода из бокса по-настоящему здоровые пропорции.
Впрочем, внешность Формэна и так известна всем. Великий боксер сейчас является «лицом» множества корпораций, и его заразительная улыбка рекламирует все, что только можно. А ведь было время, когда Джорджа просто-напросто боялись, причем абсолютно все: от журналистов до Али. Тут дело не только в его габаритах и ударе невероятной разрушительной силы (по мнению многих экспертов, удар Формэна - самый мощный в истории бокса), но и в тогдашнем характере чемпиона, и в грозной его биографии.
Детство, отрочество и юность Формэна прошли в компании матерой шпаны, а его университетами были улицы хьюстонского гетто, где преподавали насилие, грабеж, алкоголизм, а для наиболее способных - убийство. При этом ходившие когда-то истории о том, что юный Джордж был грабителем не слишком ловким (якобы он один раз вернул кошелек разжалобившей его жертве), Формэн категорически отвергает. Был, мол, отпетым негодяем без каких-либо смягчающих вину обстоятельств.
- Да, жизнь начиналась немногообещающе, что уж, - признается Большой Джордж. - Вот здесь, в Хьюстоне, и вырос. В Пятом районе, а это одна из худших городских «военных зон» во всей стране. Отец покинул семью, когда я был еще ребенком, так что мама заправляла одна семью детьми. Понятно, что за всеми не уследишь, и мне было раздолье. Начал якшаться на улице с кем попало, воровать да и грабить на углу. Вся цель в жизни была - смотреть в оба, чтобы полиция не сцапала. Из школы ушел. Точнее, меня выгнали, потому что я перестал ходить на уроки. В 16 лет я был, по существу, простой уличной шпаной.
- Дрались много?
- Как положено. На улице всегда надо знать, кто круче и сильнее. А я из большой семьи, так что с самого начала привык к серьезным соперникам, братьям и сестрам. Вот уж кто дразнил и задирался. Так что когда на улице меня кто задевал - тут же вспоминался дом, и меня уже было не остановить.
- И как держались в драках?
- Прирожденным боксером точно не был. Мастер одного удара. Если достану один раз как следует - туши свет, а если нет... Борец из меня был неважный. Но дрался я очень много. Всегда находились причины. Диву даюсь, что я живой остался.
- Всегда находились причины? В каком смысле?
- Я их сам находил. В Хьюстоне у тебя есть выбор. Можешь пойти на одну сторону улицы и стать тем, чем сможешь. А перейдешь на другую - и нет ничего, кроме наркотиков, выпивки, драк и воровства. И вот на этой стороне я всегда и находился.
- И как вам удалось перейти эту улицу?
- Однажды я убегал от полиции после того, как ограбил человека. Точнее, нас было трое, и я - самый здоровый. Убежать мне было труднее, и я спрятался. Заполз в щель под чьим-то домом. Лежу... А как-то раз, задолго до этого, моя двоюродная сестра поймала меня, когда я школу прогуливал. Я начал было оправдываться, а она сказала: «Иди, делай, что хочешь. Из тебя все равно никогда ничего не выйдет. Никто в этой семье никем не стал и не станет...»
И вот, я лежу под домом. Чтобы полицейские собаки меня не нашли, вымазался с ног до головы какой-то гадостью, которая там была. Может, трубу где-то прорвало... И слышу в голове голос двоюродной сестры. Мне 16 лет, а впереди - ничего. Я никогда никем не стану. И тогда я сказал себе, что больше ни разу не украду. Надо делать что-то со своей жизнью, потому что нельзя же провести ее под чужими домами, в дерьме с ног до головы.
- А дальше?
- Правительство США учредило программу по борьбе с нищетой. Называлась «Рабочий корпус». Туда я и поступил. Получил кое-какое образование, рабочие навыки. А главное - ушел с улицы, занял себя чем-то.
- Такая бурная молодость наверняка наложила отпечаток на вашу боксерскую карьеру.
- Я юнцом считал, что круче меня нет в мире человека. Бокс виделся мне идеальным занятием, и вот теперь, в «Рабочем корпусе», у меня появилась возможность попробовать себя. Я встретился там с тренером, который предложил мне выйти на ринг против одного из своих парней.
Ну выхожу я, уличный драчун, бандюга с огромными кулаками, и он меня начинает шлепать джебами. А попасть по нему я не могу! Ну, разозлился, набросился на парня, пытаюсь схватить его, толкаться начал. В общем, меня обсмеяли и погнали из зала.. И я понял, что уличной крутизны тут не хватит, надо учиться технике. Так что сказать, что бурное детство из меня боксера сделало, - не совсем верно.
- Но уж габариты и сила у вас - точно природные.
- Это да. Сколько себя помню, всегда был здоровее всех. Меня с детства если чем и упрекали, так это тем, что я слишком большой.
- Сейчас, глядя на вас, это трудно представить, но в молодости, знаю, вы имели репутацию чрезвычайно злого, даже кровожадного бойца. Журналистам вы тоже не нравились: вас называли «асоциальным типом».
- А я и не был хорошим человеком. Моим кумиром был Санни Листон...
- Уже одно это говорит о многом.
- Еще бы. Мы, кстати, были из одной «конюшни», тренировались вместе. Я стал подражать ему, копировать то, что он делал. И некоторое время спустя я стал еще хуже, чем Санни. Он умер, а я стал его наследником.
Все дело в том, что я был уверен: если хочешь стать чемпионом мира, значит, должен быть крутым, злым мерзавцем. И драться именно так. Я не хотел избить противника - я хотел его убить. Думал, что если кого-то кончу на ринге, то моя репутация от этого будет только лучше. Однажды Мохаммеда Али спросили в интервью, что он думает обо мне. Мохаммед сказал: «Джордж Формэн? Джордж Формэн - не боксер! Он просто очень хочет кого-то убить». Я был поражен. Откуда он знает?! Али был абсолютно прав. Я действительно пытался растерзать каждого соперника, и места для тактических расчетов у меня в голове просто не было - одна злоба.
- Все это прошло с возрастом?
- Мне для этого потребовалось уйти из бокса в 1977-м - после того, как я пережил моральный надлом. Я знал бокс только как метод убийства, и наступил момент, когда я больше не мог этим заниматься. В течение десяти лет после этого даже ни разу не сжал руку в кулак. Стал проповедником, открыл этот молодежный центр для ребят с такими же проблемами, которые были у меня. Учил их никогда в жизни не бить человека от злости. Хотите научиться боксу - пожалуйста, но злость вам не нужна. И вот так, уча их, как бороться с агрессией, научил и себя. С помощью этих ребят я стал другим человеком и даже смог вернуться в бокс. Во время моей «второй карьеры» желания кого-то уничтожить уже не было - только желание победить.
- Когда вы вернулись в бокс, ваше «новое лицо» многих повергло в шок. Открытый, улыбчивый Формэн? Конец света!
- Да, и все из-за работы с детьми. Я основал этот центр в 1983 году. Что ж, когда говоришь детям: «Не заводись, будь вежлив, улыбайся», сам многое понимаешь. И прежде всего то, что этот мир не так уж и плох, а в твоих силах сделать его еще лучше.
МЕТАМОРФОЗА
Джордж Формэн покинул бокс в 1977 году. Он не был болен или побит - ушел на пике формы, все еще имея отличные шансы вернуть себе пояс чемпиона, проигранный Мохаммеду Али тремя годами ранее. Причины ухода Большого Джорджа трактовали по-разному: перегорел, морально надломился, устал, пресытился, просто пропала охота. Сам Формэн рассказывать об этом решении не стесняется, но уж больно диковинным выходит его рассказ.
Впрочем, в этом нет ничего странного. Джордж - темнокожий южанин, и то, что нам кажется мистикой, в его культурном восприятии - неотъемлемая часть жизни. Реальное и магическое в традициях американского Юга переплетены очень тесно, и подобных историй «духовного перерождения» на самом деле существует очень много. Недаром нынешняя профессия Формэна, баптистский проповедник, там так популярна и почитаема.
Джордж - человек рассудительный, трезвый, и говорит он прямо и искренне, но... Впрочем, приведу его рассказ целиком, без купюр и убрав все свои уточняющие вопросы.
- Это случилось в Пуэрто-Рико после боя с главным претендентом на чемпионский титул Джимми Янгом, - рассказывает Формэн. - Этот бой должен был дать мне шанс вернуть себе пояс чемпиона. Победа снова сделала бы меня приемлемым соперником для Мохаммеда Али. Бой я проиграл по очкам, но не был очень уж сильно побит. Так вот, я сидел в раздевалке и вдруг... оказался при смерти. Почувствовал, что умираю. Помню, как это случилось.
Я сказал кому-то: плевать мне, мол, на поражение. Я Джордж Формэн, я могу хоть завтра уйти из бокса, уехать на свое ранчо, спокойно жить и умереть. И это слово - «умереть» - меня вдруг страшно удивило. Это еще откуда, думаю. А в голове уже только это и вертится: «Я умру, я умру, я умираю...» И чувствую, что сейчас действительно умру. Более того, уже вижу себя мертвым. То есть бывает, конечно, что спортсмены умирают во время соревнований, но я был в прекрасной форме. Лучшей, чем когда-либо.
В общем, я понял, что со мной происходит что-то сверхъестественное. И сказал: «Бог, послушай меня. Я все еще Джордж Формэн, и я хочу быть боксером. Я могу отдавать деньги бедным и больным, но я хочу драться». И мне ответил голос. Голос сказал: «Мне не нужны твои деньги, мне нужен ты».
Как я испугался! Начал бегать по раздевалке. Я думал, что, пока я в движении, жизнь из меня не уйдет. Но вокруг меня, со всех сторон, над головой и под ногами, была пустота. Пустота и одиночество. Я был нигде. И я понял, что мертв. И запах, запах смерти, я никогда его не забуду... Потом я разозлился и закричал: «Пусть это смерть, мне наплевать...»
Я никогда не был религиозным. Считал, что религия - для дураков. Знать, что Бог есть, - одно дело, но сама религия была для меня проявлением слабости. Когда я видел кого-то читающим библию, я знал, что могу его побить...
Очнулся на столе. Меня подняли с пола и положили туда. Я увидел врача, который стоял надо мной. «Доктор, - говорю, - уберите руку от головы. Шипы впиваются ему в лоб!» Понимаете, я говорил о себе в третьем лице. Никто, конечно же, ничего не видел, но у меня по лбу текла струя крови. Я поднял руку и закричал: «Кровь! Кровь из дырки в его ладони, где забивали гвоздь. Во мне оживает Иисус!»
Восемь человек пытались сдержать меня, но я растолкал всех и забрался в душ, чтобы все с себя смыть. Стоял под душем и кричал: «Аллилуйя! Я чист! Аллилуйя! Я снова рожден!» Меня в конце концов повалили и связали... Но я почувствовал себя сильным. Знаете, это было то самое чувство, которого я так долго ждал. Я думал, что буду чувствовать себя так, когда стану чемпионом, когда заработаю много денег. Нет, чего-то всегда не хватало. Ав тот самый момент я почувствовал все, что хотел. Но, увы, это чувство мгновенно меня покинуло. И я опять услышал голос: «Я иду к своим братьям, и они мне не верят. Я иду к своим друзьям, и они меня не понимают. Теперь я ухожу к своему отцу, который на небесах...» Я закричал: «Не уходи!», и тут все кончилось...
Я опять очнулся на столе, обмотанный полотенцами. Меня отвезли в больницу, положили в реанимацию... С тех пор моя жизнь изменилась. Я уехал из Пуэрто-Рико, зная, что Бог существует. Конечно же, понимал, что никто мне не поверит, но я был уже другим человеком. Стал за один день не просто верующим, но точно знающим человеком. Но вот что с этим знанием делать, не понимал.
Зато помнил, что, когда я лежал при смерти, больше всего жалел о том, что не вижу свою мать. Поэтому сразу же из Пуэрто-Рико поехал к ней и к моим детям.
В общем, я сказал себе так: «Может, я и умру завтра, но всю оставшуюся жизнь буду относиться к людям с добротой. Не хочу, чтобы кто-либо в последний день своей жизни, перед тем, как он отправится в это жуткое, холодное, пустое место, был мной чем-то обижен». Вот, пожалуй, и вся история моей метаморфозы.
ПОСТЫДНЫЙ ПАТРИОТИЗМ
- Молодой Джордж Формэн, Формэн-злодей, был достаточно популярной и заметной фигурой в боксе.
- О, да! И хлопали, и улюлюкали мне вдоволь.
- И ведь ваш стиль вполне соответствовал вашему имиджу. Вы были панчером (боксером, полагающимся исключительно на силу удара. - Прим. С.М.), причем всем панчерам панчер. Многие говорят, что самым страшным в истории бокса.
- Идеальным панчером, без примесей! Каждый удар наносился так, чтобы снять с соперника голову, не меньше. Но когда я вернулся, это осталось в прошлом. Я, конечно, остался панчером, но перестал быть убийцей. Посмотрите мой бой с Мурером, в котором я вернул себе чемпионский титул. Я «щупал» его ударами: раз-два, раз-два, не думая о нокауте. Но он сам тогда напросился... И во мне на секунду проснулся старый инстинкт.
- По-моему, вы скромничаете. Когда вернулись в 1987-м, все еще были одним из самых физически сильных боксеров в мире. И пользовались этим.
- Удар-то остался тем же, но пользовался я им уже не так, как в 70-е. Злость ушла навсегда.
- В молодости ваши удары поражали своей дикостью, брутальной красотой. Это тоже было следствием злости?
- Нет, эта тактика была продуманной. Мы с тренером решили использовать мою физическую силу и мощь для устрашения соперника. «Иди, Джордж, бей наотмашь, изо всех сил, выруби его!» Но это все отрабатывалось на тренировках. Стиль был не только устрашающим и диким, но и эффективным.
Злость... Вы знаете, я вот сейчас подумал, и, пожалуй что, «злость» - не самое подходящее слово. Злость - это чистая эмоция. Когда охотник идет стрелять оленя - он же не злится на него. Это спорт. Так и я хладнокровно, в спортивных интересах, пытался убить или покалечить моих противников.
- Сила вашего удара остается легендарной и по сей день. Можете рассказать какую-нибудь легенду? Из боев, из тренировок, из жизни - на выбор.
- О, еще бы. Ну вот хотя бы... Хрестоматийная правда бокса: не бей противника в верхнюю часть головы. Кости там очень твердые, так что больше себе вреда нанесешь, чем ему. Бей в подбородок. Оно и легче, и в нокаут так скорее отправишь. Однажды я спарринговал с одним парнем, и тот все время приседал, уворачиваясь от ударов. И так вышло, что я поймал его прямым в лоб. Хорошим, мощным, своим коронным прямым. Хрррясь! Парень осел на пол, как здание, которое сносят взрывчаткой. Так никого в нокаут не отправляют, понимаете? Сам себя удивил. Умел я бить, а? Никто моих ударов держать не мог.
- Хотелось бы уйти немного дальше в прошлое - во времена Олимпиады-68 в Мехико. Помните свой финальный бой, когда вы нокаутировали советского боксера Йонаса Чепулиса?
- Не очень хорошо. Помню, что убрал его во втором раунде. Куда больше запомнилось то, что было после боя.
- Вы случайно не о том, как восприняли в Америке ваше празднование победы?
- О том.
- Я, честно говоря, так и не понял, что именно вы сделали не так. Насколько знаю, вы просто помахали флажком США и поклонились. Почему это вызвало негодование на родине? Тут кроется какая-то неведомая мне национальная специфика?
- Дело в том, что в 1968 году мир менялся на наших глазах. Это было время интеллектуалов, мыслящих людей, которые ставили под сомнение все непреложные истины прошлого. Даже атлеты были интеллектуалами: участвовали в протестах, принимали участие в политике. Некоторые даже считали, что мы не должны ехать на Олимпиаду - в знак протеста против отношения американского правительства к своим спортсменам. Мы все равно поехали, но некоторые спортсмены использовали Игры для того, чтобы выразить свои убеждения. В частности, все помнят протест бегунов Джона Карлоса и Томми Смита, когда они на пьедестале подняли кулаки в черных перчатках.
- Вы сказали «протест против отношения к американским спортсменам». Видимо, имели в виду афроамериканских? Ведь кулак в перчатке - символ «Черных пантер».
- Нет, я имею в виду именно американских. В том-то все и дело. Мы не хотели разделять американцев на афро- и неафроамериканцев. Мы все из одной страны и все заслуживаем одинакового к себе отношения. Так вот, вернемся ко мне... На той Олимпиаде зарубежные судьи часто обкрадывали американцев. И я решил кое-что им продемонстрировать. Взял флажок и, выйдя на традиционный поклон судьям, помахал им. Вот, мол, смотрите, кто выиграл. Зрители стали аплодировать...
В общем, я всего-то лишь хотел дать знать всему миру, откуда я. А газеты все выставили по-своему: Джордж Формэн демонстрирует поддержку правительства США, Джордж Формэн выступает против Карлоса и Смита. Какая чушь! Я всего лишь демонстрировал цвета моей команды. Ведь каких-то два-три года назад я прятался под домом, измазанный в нечистотах, скрываясь от собак. А это самое американское правительство дало мне работу, трехразовое питание, какие-никакие деньги, чтобы посылать семье, базовое образование. Даже боксерскому ремеслу я научился благодаря правительственной программе. Как я мог не гордиться тем, откуда я? Но многим это не нравилось. Они сказали, что Джордж, мол, продался. И все же я ни о чем не жалею. Случись все снова, взял бы два флажка (смеется).
АРКАН ДЛЯ ДУРАКА
- После вашей издевательски легкой победы над Джо Фрэзером в 1973-м, когда вы отобрали у него титул, считалось, что равного в боксе вам нет и не скоро будет. Бой с Али в 1974-м должен был стать вашим бенефисом.
- Да, на первый взгляд все так и было. Лучшие годы Али были позади, и сказать, что я был фаворитом, значило бы не сказать ничего. Я нокаутировал Джо, который первый отправил Мохаммеда в нокдаун. Кенни Нортона, который тоже выиграл у Али, я разорвал на части. Скажу больше: я считал, что из всех этих соперников Али будет самым легким. И, конечно же, я знал, что он уже давно не тот. И, конечно же, я был самым сильным панчером в боксе. Три-четыре раунда и нокаут - это был самый реалистичный прогноз.
- Давайте поподробнее остановимся на «Побоище в джунглях». Сколько времени вы провели в Заире перед боем?
- Поначалу предполагалось, что буду готовиться пару недель. Но на тренировке я получил травму, и бой отложили на месяц с лишним.
- То есть времени вы там провели достаточно и успели привыкнуть к жаре.
- Конечно. Жара не была фактором.
- А что было?
- Али. Он победил честно и грамотно. Я был готов, в отличной форме и настроен на нокаут. Не притащился же я в конце концов в Заир, чтобы выиграть по очкам. Вышел на бой, готовым отдать все силы, до последней капли, чтобы отправить его на пол. И не позже, чем в четвертом раунде. Я ни разу за весь бой не ударил его легким джебом: каждый мой удар был полновесным.
- Он начал бой с атак...
- Это нормально. Против меня многие так начинали, потому что в защите против такого панчера не отсидишься. Наносили пару ударов, потом попадались на обмен ударами, после чего я их ловил чем-нибудь сочным, и - до свидания.
- А многим показалось, что Мохаммед просто хотел вас вывести из себя, заставить растратить много энергии уже в первых раундах. Что ему и удалось.
- Не думаю. Мне ведь даже нравилось, когда так делают. Идите, мол, сюда, нападайте. Обязательно раскроетесь на секунду, и я буду тут как тут. Нет, это просто я действительно очень, очень хотел его нокаутировать, и каждый удар был нанесен изо всех сил. Я бросил на него все свои резервы уже в первом раунде, и ему оставалось лишь пытаться выстоять. А когда прозвучал гонг, он посмотрел на меня... В его глазах читалось: «Я выжил». А я думал: «Он выжил?!» Он тогда понял, что только что выдержал самый страшный натиск в своей жизни. Тактика у нас была разная. Я хотел нокаута, а он - победы. В итоге я растратил все свои силы. Как называлась его тактика? Rope-a-dope. Я вот этим самым дураком и был.
(Необходимое пояснение: Али жался спиной к канатам, используя их эластичность для того, чтобы ослабить силу ударов Формэна. Кроме того, он постоянно раскачивался из стороны в сторону, не давая Джорджу прицельно ударить. В результате Формэн тратил энергию впустую, пока окончательно не измотался. Сам Мохаммед в основном контратаковал точными прямыми ударами в голову с обеих рук, которые постепенно разбалансировали Джорджа. Это была невероятно рискованная тактика, которую ни один тренер в здравом уме не порекомендует использовать против такого панчера, как Формэн. Али, однако, провел тот бой гениально. Он великолепно защищался, и большая часть титанических ударов Формэна приходилась по перчаткам и рукам Али. А сила тех ударов, что Мохаммед пропускал, была смягчена как канатами, так и превосходной реакцией и пластикой самого боксера. Канат по-английски - горе, и rope-a-dope переводится, как «зааркань дурака». - Прим. С.М.)
- Этот самый «секретный план» шокировал не только болельщиков Али, но и его собственных тренеров. Между раундами ему говорили, что он совершает самоубийство.
- А представляете, чем это было для меня? Все мои лучшие удары пошли коту под хвост. Это было все равно, что колотить воздух. Он был самым умным боксером, которого я когда-либо видел. Вот что я не принял во внимание. Собственное физическое превосходство, а оно было огромным, ослепило меня.
Али ни разу в жизни не был в нокауте. И я тогда понял почему. Сильнейшие мои удары, от которых 99 процентов других боксеров свалилось бы на ринг, на него действовали только возбуждающе. Он смотрел на меня, будто хотел сказать: «Я никуда не ухожу, Джордж. Ты от меня не избавишься». Я никогда не видел таких храбрых людей. Ни на ринге, ни в жизни. Мужество этого человека словами не описать.
- Что еще он говорил вам на ринге? Мохаммед был большой мастер по части подразнить и поиздеваться.
- Конечно, хотя это меня уж точно не задевало. Помню, в одном эпизоде я провел отличную серию. Было несколько хороших ударов по корпусу и голове, а завершающий - по печени. Ну просто очень хорошая серия. Я был уверен, что он мой. Его качнуло, он наклонился ко мне... и вдруг говорит: «Это что - все, Джордж?» Никогда этих слов не забуду. Что же это за дьявол такой, думаю? Это ведь действительно было все - все, что я мог ему дать, я дал в этой серии. По всем канонам бокса это была победа. По всем, кроме канонов Али.
- Вы высказываете свое восхищение Мохаммедом. Но вы сейчас в полном порядке, у вас - здоровье, слава, огромная семья, возможность наслаждаться всем этим. Вам не больно смотреть на то, что стало с Али?
- Знаете, я в свое время часто встречался с ветеранами войн, людьми, вернувшимися из Японии, Европы, Кореи. Это были люди с тяжелыми ранениями, ампутанты. И не сказал бы, чтобы мне в их присутствии было как-то не по себе. Герои в жалости не нуждаются. Они приносят себя в жертву чему-то высшему. Так и с Мохаммедом. В то время, как другие сновали туда-сюда, зарабатывали деньги, продавая какую-нибудь кока-колу, он вышел и громогласно заявил: «Хочу, чтобы, глядя на меня, мой народ чувствовал себя лучше. Я сильный, красноречивый, отлично выгляжу. Пусть мои люди учатся у меня чувству собственного достоинства».
Чем он не герой? Есть глобальные достижения, которых мы никогда не достигли бы без таких людей. Пройдут годы, Мохаммед Али умрет, но его жизнь останется примером того, как, выйдя из ничтожества, можно стать мужчиной. Чего его жалеть? Надо было бы жалеть нас, если бы у нас не было Мохаммеда Али.
ТОРГОВЛЯ ИИСУСОМ И ЧИПСАМИ
- Несмотря на описанный вами моральный надлом, вам удалось после 10-летнего отсутствия очень успешно вернуться в бокс. Что же толкнуло на принятие этого решения?
- Деньги. У меня они закончились. Мне этот вопрос задают постоянно. Видимо, ждут пафосного ответа. Такого ответа у меня нет, все банально: я обеднел. Я бы, конечно, предпочел быть, скажем, гольфистом, потому что вернуться в гольф в сорок лет уж куда легче. Но я боксер, ничего другого делать не умею. В то время, как другие шли в колледжи приобретать профессию, я профессионально бил людей по лицу. И когда у меня закончились деньги, других способов их добыть не было.
- Итак, ваш следующий бой за чемпионский пояс - против Майкла Мурера через 20 лет после «Побоища в джунглях». Теперь вы уже далеко не фаворит...
- И я это прекрасно знал. Но еще знал, что мой удар по-прежнему в порядке и он гораздо сильнее, чем у Мурера. И еще, что все разговоры - дешевка. Люди чересчур часто смотрят не глазами, а углами. Вот посмотрите мой бой с Фрэзером, выключив комментарий. Вы по глазам Джо увидите, что он тот бой проиграл еще до его начала...
Так вот, Мурер слишком много внимания обращал на разговоры. И вбил себе в голову, что он может меня «перемахать». Не как Мохаммед, который меня перебоксировал, побил техникой и тактикой, а именно - «перемахать». Ну куда ему, скажите?! Ведь любому ясно, что я больше и сильнее, что в силе удара ему со мной тягаться просто нельзя. Фрэзер допустил ту же ошибку, потому что поверил предсказаниям и разговорам. Я вышел и думал, что мне придется гоняться за Мурером, а он стоял прямо передо мной, стараясь меня посильнее ударить. Как можно было его не наказать за такую глупость?
- Вы пытались вернуться в бокс и в третий раз, в 2004-м.
- Да, объявил о возвращении. Завоевав чемпионский пояс в 45-летнем возрасте, захотел завоевать и в 55-летнем. Но жена сказала, что, если я еще раз об этом заикнусь, она уйдет из дома. Понимаете, с нее достаточно быть матерью оравы детей, когда в жизни нет ни одной секунды, которую не проводишь в беспокойстве за них. А когда я был на ринге, она также беспокоилась за меня, и, видимо, это ей здорово надоело.
В общем, я решил, что быть 55-летним чемпионом и 55-летним холостяком - уже не так круто, как просто 55-летним чемпионом.
- На этот раз вас на ринг гнали уже отнюдь не финансовые трудности. Ваше возвращение в бокс в конце 1980-х было отмечено началом второй карьеры - великого рекламщика. Ваш образ и сейчас можно найти в Америке на рекламе самой разнообразной продукции - от автомобильных глушителей до домашних мини-грилей для гамбургеров. А ведь былой Джордж Формэн покупателей мог разве что отпугивать. Как вы нашли в себе этот талант?
- А это важнейший навык для проповедника. Ведь поначалу, когда я пытался проповедовать прямо на улице, мои проповеди мало кого интересовали. Ну, рассказывает какой-то мужик что-то на перекрестке, зачем его слушать? Надо уметь привлечь к себе аудиторию. И я решил быть поактивнее. Выкрикнул: «Я - Джордж Формэн, бывший чемпион мира. Я дрался с Мохаммедом Али и Джо Фрэзером, но я пришел сюда с вестью от Иисуса к вам, бла-бла-бла...» И люди стали оборачиваться, прислушиваться: «Что? Кто? От кого?»
Научиться этому было очень важно, потому что, когда я вернулся в бокс, в меня уже никто не верил. Понимаете? Мне надо было выгодно себя продать. И я достаточно успешно это сделал, потому что мой бой с Холифилдом привлек гигантскую аудиторию. И люди сделали выводы: «Если он так здорово продает себя, стоит заплатить ему, чтобы он продавал наши... ну, сосиски, кукурузные чипсы, жареную курицу». И пошло-поехало, предложения посыпались одно за другим. Я и своих детей учил: умейте себя продавать и с голоду никогда не помрете. Я и теперь этим занимаюсь - продаю.
- Знаю также о другом вашем хобби - ковбойском деле. Как давно вы обзавелись своим ранчо?
- Это всегда было моей голубой мечтой. Первое ранчо, в Калифорнии, я купил еще в 1973-м. Но к коровам я как-то не очень прикипел. Потом переехал в Маршалл, уже в Техасе, и приобрел 50 акров с коровами и лошадьми. Сейчас у меня - где-то 600 акров, и лошадей на них больше, чем коров. Так что ковбой я неправильный. Но очень уж лошадей люблю. Обожаю зайти в конюшню, выбрать лошадку и - вперед, пасти свое стадо. Лучше занятия и не придумать.
- Можно напоследок еще о боксе? Как вы относитесь к «русскому нашествию» в профессиональные ряды. Бойцы из бывшего СССР сейчас входят в число лучших в нескольких весовых категориях, включая супертяжелую.
- Мне кажется, что у ваших боксеров есть то, чего нигде больше в той же мере нет. И это делает их одними из лучших бойцов. Это - то, что когда-то имели мы в Америке. Это называется «голод» (в данном случае - игра слов, потому что в Америке это слово используется так же, как и русское «жажда к победе». - Прим. С.М.). Голод умер в нашей стране. У нас было время, когда человек не имел возможности найти работу, не имел других шансов добыть еду своим детям, купить дом своей маме - быть человеком. Он был готов на все, включая выход на ринг и зарабатывание денег получением ударов по мозгам.
В нашей стране это отмирает. Да и людей уже не те вещи заботят. Многие пацаны из бедных семей о своих матерях уже и не думают, а в мое время, особенно на Юге и в первую очередь - среди афроамериканцев, не потратить свои первые большие деньги на маму было просто немыслимо. Так вот, русские вновь привнесли в бокс этот голод, это рвение. Голод делает вас сильнее, умнее, хитрее. Он заставляет вас учиться и идти вперед. И это здорово. Недаром же мы говорим «чемпион мира». А мир он меняется.
Я вот обожаю братьев Кличко. Один из них проиграл пару боев - и тут же нанял лучшего тренера, какого только мог. Вот он - голод, стремление к росту, к знанию, русские еще долго будут в числе лучших.
- Кого вы еще видели? Валуева, например?
- Нет, этого здорового я еще не видал. Только слышал о нем. Он, по-моему, может просто упасть на соперника, чтобы послать его в нокаут.
- А Маскаева?
(Это интервью, напомню, состоялось еще в конце июля, и Формэн не знал того, что знаете вы: в минувшую субботу Олег Маскаев нокаутировал Хасима Рахмана и завоевал титул WBC в тяжелом весе. Тем не менее я решил привести ответ великого боксера.)
- Он был очень хорош на ранних этапах карьеры. Рахмана в 99-м в нокаут отправил. Но мне кажется, что голод-то он уже успел потерять. Видимо, «накормил» кто-то - дал много денег. Маскаев и успокоился. Не думаю, что он вновь сумеет стать таким, каким был. Голод ведь если раз утолить, то все, больше не вернется. Он теперь богатый паренек...
Вот как раз в этот момент в кабинет заглянул заждавшийся Третий и сказал отцу, что тот опаздывает на какую-то другую встречу. Формэн-старший извинился, встал, попозировал для фотографии и, задержавшись немного, чтобы переброситься парой слов с занимающимися в спортзале детишками, ушел.
Великий драчун, великий спортсмен, блестящий триумфатор, сокрушенный колосс, виртуозный лоточный торговец, красноречивый проповедник, ковбой, дипломат, друг детей, злой человек, добрый человек, эксцентричный и очень простой - Большой Джордж достаточно велик, чтобы вместить в себя все эти определения и еще столько же...
Таксист, отвозивший меня в аэропорт, был из той породы техасцев, которые ни в коем случае не расисты, а просто очень подчеркнуто гордятся тем, что они белые. «Встречались с Формэном? - спросил он. - По-моему, он - просто большая фальшивка». Большая - да. Фальшивка? Фрэзер, Али, Мурер и ваш корреспондент в этом не уверены.
Хьюстон - Вашингтон
