Валерий Калмык, 13.04.2005 «Местами стать бы Гулливером!» - восклицал на радио-волнах небезызвестный шоумен, гонщик и балагур каких-нибудь два года назад. И не подозревал он, по всей видимости, что озвученная им мечта станет реальностью даже в большей мере, чем он сам того желал. Не буду утвреждать, что обладаю экспертной информацией касательно размеров всех мест, и в частности – упомянутых в своих мечтах Николаем Фоменко, но для того, чтобы понять, что его тезка – Николай Валуев – обладает более чем внушительными габаритами по всем человеческим меркам, медицинского заключения не требуется. Достаточно беглого взгляда, чтобы задумчиво кивнуть и сказать про себя: «Какая же я все-таки тварь дрожащая (с)». Так же задумчиво недавно кивал в ринге Атилла Левин, и даже закатывал глаза от тяжести охвативших его мыслей. Так же задумчиво кивал и качал головой Видоц, раздираемый, очевидно, на части происходящей в его уме внутренней борьбой. Не возмусь, впрочем, утвреждать, что Николай Валуев не приложил руку (или обе руки) к этим энергичным и исполненным горечи кивкам своих оппонентов, что только добавило душевных страданий и без того приниженным самим уже только видом Валуева блефускуанцам.
Поистине, настала эра великанов в профессиональном боксе. Эра, которая вогнала бы в краску Джека Джонсона и Примо Карнеру. Но если окинуть супертяжелый вес пристальным взглядом, неизменно приходишь к выводу, что Гулливер здесь только один.
Разве можно назвать Гулливером Сашу Димитренко, пружинной походкой легко носящего свой хрупкий продолговатый торс по рингу? А какой Гулливер из Джамиля МакКлайна? Лэмьюель, как убеждал нас Дефо, обладал завидным аппетитом, и съедал за раз по 15 жаренных быков, в то время как МакКлайн не осилил даже не слишком жирную курицу. Лэнс Витакер, братья Кличко, выплывший недавно стараниями прошедшего курс общей подготовки у Барнума и Бэйли Майка Тайсона Кевин МакБрайд – это все тоже – большие парни. Но – не Гулливеры. Разве что – местами.
Факт в том, что берега Блефуску подмыты ужасными приливными волнами, а земля государства, официальное название которого – «Супертяжелый вес», сотрясается от поступи гиганта, в то время как со всех углов раздаются где радостные, где панические возгласы: «Куинбус Флестрин! Куинбус Флестрин!» Идет Лэмьюэль Валуев, он же Николай Гулливер. Волей судьбы его шлюпку прибило к недружелюбному берегу, и он уже осматривается в поисках флота соперника, чтобы, подобно своему литературному прототипу, связать их корабли канатами и утащить их в самое глубокое место прибрежных вод, но только на этот раз, в отличие от литературного прототипа, не сохранить их как урок для политическик шавок, а отправить их на дно с концами, чтобы затем триумфально вернутся на сушу и демонстративно поковыряться в зубах отломленной с какого-нибудь фрегата мачтой или
комплектующими для перил.
Не удивительно, что блефускуанцы трепещут. И я бы трепетал. Пока что Лэмьэль Валуев спокойно наблюдает, склонив набок свою голову со зверски-добродушным лицом. Наблюдает, как самопровозглашенный Кинг-Конг в тревоге озирается, вспомнив, что не подумал о том, как ему быстро слезть с метафорического Эмпайр Стэйт Билдинга, куда он так опрометчиво забрался себе во вред. Наблюдает, как типичный блефускуанец – тоже «гулливер местами» - в смысле общей площади, которую бы занимал его ровно расстеленный по земле язык – рисует на асфальте карикатурный портрет упомянутого уже Кинг-Конга и тут же прилюдно на него мочится. Наблюдает, как еще один типичный блефускуанец, которого от остальных отличает только чрезмерная подвижность и стоящая рядом самка противоположного цвета, выглядывает через щель в жалюзи своего зарешеченного окна и показывает язык одному довольно крупному блефускуанцу, тщетно пытающемуся эту решетку с окна содрать... Наблюдает и, наверное, прикидывает в уме, как ему проще поступить: погромче топнуть, чтобы обратить на себя внимание, или прихлопнуть сразу, не отрывая их от своих занятий?
Блефускуанцы – народ сердитый, и в случае опасности умеет сплочаться. Их король – добродушный, толстый блефускуанец, на котором не держится ни один головной убор, кроме как если он на завязочках – умелый и опытный правитель. Какими будут отношения между Лэмьюэлем Валуевым и королем Блефуску? Отправит ли король парламентариев Гулливеру, пользуясь репутацией порядочности и честности этого сибирского джентльмена, с тем, чтобы заключить с ним альянс против других врагов государства? Или он повторит ошибку правителя, описанного Дефо, и натравит на Куинбуса Флестрина всю королевскую конницу и рать, что приведет, скорее всего, не более чем к бесполезной трате аммуниции?
Или не бесполезной? Лэмьюэль Гулливер, помнится, хоть и вышел победителем из схватки с армией Блефуску, потом очень жаловался на нестерпимую боль, которую причиняли ему многочисленные стрелы соперника, и даже поспешно ретировался с поля битвы, лишь бы не испытывать эту муку.
Мы пока что не знаем, как все обернется. Одно мы знаем точно – если блефускуанцы еще не в полной мере осознали масштаб грозящей им опасности, и шок и трепет в Блефуску носит пока местячковый характер, то очень скоро Николай Гулливер прочистит горло и скажет свое авторитетное «Здрассьте!», атмосферные возмущения после которого снесут не одну шляпу с головы житилей этого воинственного государства.
Покуда же мы – жители соседних территорий – ждем, наблюдаем и трепещем. А некоторым из нас – например, мне – даже немного смешно, потому что ввиду пришествия Лэмьюэля Валуева некоторые особенно противные блефускуанцы неожиданно обнаружились в уголках моего сердца, о существовании которых (уголков) мне доселе было неизвестно. Точно так же, как мне вдруг становится симпатичной ничего не подозревающая крыса, схватить которую нацелился собравшийся уже в пружину удав.
